Проведение инициаций

Всякая серьезная инициация (или посвящение), как известно, делится на несколько фаз: выделение личности из привычного общества, пограничный период, испытания и ритуал посвящения, вхождение в новое сообщество или возвращение в коллектив, но уже в новом качестве.
Проведение инициаций за пределами своей территории, особенно в лесу, является характерной чертой этого обряда у многих народов. Мифологически выход за пределы своей территории приравнивается к смерти. А нахождение в лесу воспринималось как пребывание на том свете. Отсюда большая роль, которая отводилась в восточнославянской инициации божествам потустороннего мира. Отображением одного из таких божеств в сказках является Баба-яга. По мнению немецкой исследовательницы Беккер, образ яги восходит к древнеславянской богине Мокоши, Макоши, символизирующей древнюю пору матриархата. Среди ее функций были: определение судьбы человека и владычество над миром мертвых.В лесу юноши жили в так называемых мужских домах для посвящений, где и проходили ученичество, испытание, «умирание» в старом качестве и посвящение в более «продвинутого» человека. Как показывают исследования, в древнюю эпоху у славян в ходе брачных ритуалов совершались обрядовые действия у реки. Она служила символическим рубежом перехода молодых людей в иной мир.Из восточнославянских сказок видно, что при инициациях имело место не просто символическое умерщвление инициируемого, но и проглатывание его чудовищем, что придавало поэтическую трагичность происходящему. Для этой фазы испытаний как раз и характерны физические проверки посвящаемых: нанесение им болезненных ударов, ран, лишение пищи и всяческое унижение. Юноши в те времена знали, на что шли, и гордились своим умением преодолевать боль и трудности.Из так называемых инициационных сказок можно узнать об оставлении мальчиками дома в семь лет (сказки о «семилетке» и др.). Герой одной из самых архаичных былин Волх Всеславьевич ушел из дому «десяти годов», собирал дружину (юношеский союз древней эпохи) «двенадцати годов» и обучал ее военным и охотничьим «премудростям» до «пятнадцати годов».В русском фольклоре мы находим упоминания об остаточных формах ритуального похищения детей для прохождения обряда инициации. Соответственно, черт, леший, русалки, банник или гуси-лебеди, похищающие детей в сказках и былинах, являются мифологическими масками участников инициационного обряда. Причем реальный обряд представлял из себя особенную ролевую игру, часто с нешуточными испытаниями, в которой все участники разыгрывают установленные традицией роли.Особо выделяются сказки с участием черта. На основе этимологических реконструкций слова «черт» можно построить модель ритуала посвящения у славян: посвящаемый символически уходит от прежней жизни, от семьи «за черту, к черту», в некоторое условное сообщество, где он временно превращается в «чужого» для прежнего общества, обучается необычному и возвращается в общину уже приобретшим особый статус посвященного.
Любая инициация «молодой — взрослый» строится по схеме «умри — воскресни». Иначе говоря, прежде чем перейти на новый качественный уровень, человек должен испытать частичное разрушение, подавление, агрессивное воздействие извне. Таковой в условиях инициации является символическая деградация человека до состояния зверя.
Экстремальное сообщество подростков, противопоставленное «обычному» миру, можно сравнить с волчьей стаей. У славян, как и у других индоевропейцев, подобные союзы часто и называли «волчьми», а самих участников — «волками». Этнографически зафиксированы случаи, когда инициируемые наряжались волками, носили одежду из шкур, при вступлении в союз обязаны были кусаться и выть. «Волчьи союзы» противопоставляют себя обыденному миру; как это и подобает хищникам, они похищают в деревнях продукты, хулиганят, дерутся и воюют с соперниками.Обряды инициации при вступлении в воинские союзы включали нанесение себе ритуальных ран, а также единоборство с опасным зверем. Зверь должен был быть совсем не любым — и одной победой над ним смысл обряда не ограничивался. Победитель зачастую ел мясо и пил кровь убитого зверя, «приобретая» тем самым его магические качества…Повествуя о воинских обычаях европейских скифов, называемых «цивилизованными» греками «волками и псами» и являющихся одними из предков современных славян, Геродот указывает: «Когда скиф убивает первого врага, он пьет его кровь. Головы всех убитых им в бою скифский воин приносит царю. Ведь только принесший голову врага получает свою долю добычи, а иначе нет» (Геродот, 1972). При комментировании этого отрывка Г.А. Стратановский указал со ссылкой на «Золотую ветвь» Д. Фрэзера, что кровь врага когда-то пили воины почти всех народов, «чтобы вместе с кровью всосать его силу».Память об инициационных практиках встречается в волшебных сказках, причем испытания и приключения героев и героинь волшебных сказок почти всегда переводимы на язык посвящения. В одной из сказок молодая женщина совершила ошибку, вследствие которой ее возлюбленный «ушел» к товарищам. Героиня отправилась искать его — «пошла в поле, и зашла в пустой дом, и ухоронилась. И вот топотня, топотня, бегут сорок волков, и стали развертываться кругом столба по солнышку, и развернулись, и очутились все добрыми молодцами...»В ритуалах посвящения будущего воина особое место занимают обряды, целью которых было придание телу воина неуязвимости как от оружия, так и от яда и болезней. Будущий воин проходил через процедуры закаливания тела снаружи и изнутри и по окончании обрядов подвергался испытаниям на неуязвимость с применением различного рода оружия.
Часто этапами мужского посвящения руководил жрец-кузнец. В русской сказке расчленением и оживлением героя также обычно занимается кузнец (вспомним хотя бы о кузнеце, выковавшем волку-воину новый голос). Широко известен сказочный сюжет, где инициационным обрядам подвергаются несчастные «козлята», которых у матери отнимает волк — тотемный предок, который потом возвращает их после испытаний.
Кузнечная магия — это уже более высшая ступень по сравнению с аграрной магией, поскольку именно кузнец впервые по-настоящему получает способность переработать и усовершенствовать то, что земля неспешно вынашивает в себе в течение тысяч лет. После посвящения с ритуальным умиранием и воскресением вся последующая жизнь воина как в мифе, так и в реальной жизни представляет собой цепочку подвигов-испытаний, в основе которых опять-таки лежат фрагменты или варианты инициационных испытаний.

С. Г. Максимов. Русские воинские традиции